Лети, светлячок [litres] - Кристин Ханна

мне было лишь семнадцать. Брошенная и одинокая, я ждала мать, которая и не собиралась меня спасать. Все повторялось.

Я заглянула в коробку и первым делом наткнулась на старый альбом для вырезок.

О его существовании я совершенно забыла.

Альбом большой, но тонкий, а на обложке Холли Хобби, чье лицо почти закрыто большим чепцом. Я провела пальцем по обложке. Бабушка подарила мне этот альбом на одиннадцатилетие. Довольно скоро и пьяная мать объявилась без предупреждения. Она забрала меня и увезла в центр Сиэтла.

Я так и не поняла, зачем ей понадобилась. Знаю лишь, что она притащила меня на антивоенный митинг на Пайонир-сквер и усадила на ступеньку, где и оставила.

«У твоей мамы немало… трудностей», – сказала бабушка потом, когда я уже дома уселась на пол и расплакалась.

«Поэтому она меня не любит?»

– Прекрати, – оборвала я себя. Ни к чему сейчас крутить эту старую, заезженную пластинку.

Я открыла альбом и сразу увидела свою фотографию. Мне одиннадцать, но, наклонившись к торту и готовясь задуть свечи, я уже позирую.

На следующей странице – первое из сотен писем, которые я написала матери и так и не отправила. «Дорогая мамочка, сегодня у меня день рожденья, мне одиннадцать лет». Я захлопнула альбом. Я в него едва заглянула, а мне уже намного хуже. Эти слова воскрешают ее – ту, прежнюю меня, которая всю жизнь убегала, девчонку с разбитым сердцем.

Будь рядом Кейти, я бы перебрала вещи из этой коробки, вывернула наизнанку собственную боль и дотошно изучила ее. А Кейти бы воскликнула: «Твоя мама – просто неудачница! Ой, ты только посмотри, какая ты на этой фотке хорошенькая!» – и другие слова, которые мне так необходимо услышать. Без Кейти сил у меня недостает.

Я медленно поднялась, осознав, что явно перебрала.

Ну и ладно.

Оставив коробку открытой, я вышла из кладовки и даже запереть ее не удосужилась. Может, повезет и кто-нибудь успеет украсть эти коробки до того, как я вернусь к ним. Когда я была на полпути к лифту, мне позвонила Марджи.

– Привет, Марджи! – тут же ответила я, благодарная за возможность отвлечься.

– Привет, Талли. Я сейчас готовлюсь к нашей общей поездке в Лос-Анджелес. Как там называется твой любимый ресторан? Хочу столик забронировать.

Я улыбнулась. Как же я забыла? На выходных у Мары школьный выпускной! Я целых два дня пробуду с Маларки и Райанами. За такой подарок полагается награда. Возможно, я даже попрошу Джонни посодействовать мне в поисках работы.

– Не волнуйся, Марджи. Я уже все забронировала. Ресторан «Мадео», в семь часов.

Глава четырнадцатая

На выходных я вернусь к себе прежней. Сделаю вид, будто жизнь у меня совершенно обычная и ничего не изменилось. Буду смеяться с Джонни, обниматься с Марой и играть в икс-бокс с мальчишками.

В их новом доме я не стану смотреть лишь на пустые кресла и вспоминать тех, кого рядом нет. Я окружу заботой живых. Стану черпать силы в том, что осталось, – как в стихотворении Вордсворта. Но, выйдя из такси на заставленной «уберовскими» машинами парковке в Беверли-Хиллз, я запаниковала. Под натиском страха моя решительность пошатнулась.

Ну и дом. Кейт от него в ужас пришла бы.

Ксанакс слегка унял тревогу. Я вышла из машины, подхватила чемодан, прошла по заасфальтированной дорожке к двери и позвонила. Не дождавшись ответа, я открыла дверь, вошла внутрь и позвала хозяев. По широкой гранитной лестнице ко мне скатились близнецы – точь-в-точь щенки дога, они наскакивали друг на дружку и громко хохотали. В девять с половиной лет у них были непослушные каштановые вихры и широкие белозубые улыбки. Увидев меня, мальчишки завопили, и не успела я ахнуть, как они уже повисли на мне.

– Я же говорил, что она приедет! – ликовал Лукас.

– Все ты врешь, – засмеялся Уиллз и, обращаясь уже ко мне: – Что ты Маре подаришь?

– Небось «феррари». – Из гостиной вышел Джонни.

За несколько секунд перед глазами бурной рекой прошлого пронеслась вся история нашего с ним знакомства. Мы оба, я это знаю, думали о женщине, которая покинула нас, и о разделившей нас пропасти.

Джонни подошел ко мне, и я, не зная, что сказать, легонько толкнула его бедром. Пока Джонни собирался с ответом, меня окликнула Марджи, и через несколько минут вокруг меня уже топтались Марджи, Бад и Джонни с мальчишками. Все они галдели и смеялись. Потом близнецы, слава богу, утащили бабку с дедом наверх, сыграть в какую-то «крутейшую игру», и мы с Джонни остались одни.

– Как у Мары дела? – спросила я.

– Отлично. По-моему, неплохо, – ответил Джонни, но его вздох говорил сам за себя. – Ты как? Я иногда пересматриваю «Разговоры о своем», чтобы тоску разогнать.

Удачный момент настал. Сейчас самое время рассказать о моей погибшей карьере и попросить совета.

Но я не могла. Возможно, причина – его горе, или моя гордость, или и то и другое. Одно я знала точно: плакаться Джонни о моих страданиях нельзя. После всего, что он пережил, – нет. И жалость его мне не нужна.

– Прекрасно, – бросила я, – пишу мемуары. Джордж говорит, что у меня наверняка бестселлер получится.

– Значит, у тебя все неплохо…

– Да, супер.

Он кивнул и отвел взгляд. Чуть позже, даже посреди безграничного счастья от того, что я рядом с самыми дорогими мне людьми, я все время вспоминала собственное вранье и боялась, что у меня все так же «прекрасно», как и у Мары.

Дела у Мары и правда шли не особенно прекрасно, и этот урок обошелся нам дорого. В субботу, прямо перед выпускным, мы ждали Мару в гостиной. Когда она спустилась, вид у нее был жуткий, она смахивала на привидение – бледная и тощая, с поникшими плечами. На лицо падали тусклые, спутанные волосы.

– Помогите, – прошептала она и подняла окровавленную руку.

Я бросилась к ней, а следом за мной – и Джонни. Мы снова с ним сцепились и наговорили друг другу гадостей, но важно было лишь одно: Маре надо помочь, а я обещала Кейти всегда быть рядом. Я поклялась Джонни, что в Сиэтле присмотрю за ней и отведу на прием к доктору Блум.

Джонни не хотел отпускать дочь со мной, но разве у него был выбор? Я сказала, что знаю, как ей помочь, а он и понятия не имел, с какой стороны подступиться. Потому в итоге он отпустил ее на несколько дней, а позже и позволил остаться на лето у меня. Хоть и вопреки своему желанию – это он дал мне понять.

В июне 2008-го Мара переехала в мою квартиру. Стоял чудесный